Алехин снова присел под травянистым склоном и позвал:
– Эй! В здании! Я капитан ФСБ Алехин. Мне и моим людям необходимо убежище, чтобы переждать Всплеск. Прошу вашего содействия!
– Люди, пустите, ведь накроет же сейчас! – присоединился к капитану Сидор. – Всплеск вот-вот начнется!
– Хрен тебе, Снеговик, – ответили из-за холма. – Придумай что-нибудь поумнее.
– Подходи, вольняшки! – поддакнул другой. – Щ-щас я вам гербовых печатей наставлю!
Голос сорвался – человеку было страшно, и от страха он был готов убивать всех, кто только покажется, это прозвучало очень отчетливо.
Капитан оглянулся:
– Профессор, как быть?
Баргозов буркнул:
– Если Всплеск застанет на открытом месте – верная смерть. Как тут быть? Нам укрытие нужно.
– Укрытие нужно, – эхом отозвался Кирилл. – Всплеск идет, я же чую!
– Я попробую обойти справа, – решил Алехин. – Вам нужно их отвлечь.
Олег, пригнувшись, подобрался к склону, быстро выглянул и тут же присел. Он успел разглядеть приземистый дом с провалившейся кровлей. Почерневшие от времени стропила сиротливо торчали в странно потемневшем небе, которое вдруг в середине дня стало приобретать красный оттенок. Олег уже чувствовал смутное беспокойство, которое, как он знал, предшествует Всплеску. Катаклизм приближался, времени было в обрез.
– Чего скачете? – окликнули из здания. – Погодите немного, скоро вам мозги-то припечет! А мы отсюда, из подвала, послушаем, как орать будете!
Алехин скинул рюкзак, снял чехол с подствольника и хмуро оглядел спутников.
– Я пошел.
Зеленский лежал в отдельной палате районного госпиталя. Он был обвешан капельницами и датчиками. Вокруг толпились доктора и медсестры, все всматривались в показания приборов, перешептывались и качали головами. В углу топталась Танечка Синюхова. Она помалкивала и утирала слезы скомканным платочком, черным от туши. Жалко доброго начальника…
– Непосредственной опасности нет, – бубнил молоденький доктор, – если только не начнется Всплеск. Тогда, как обычно, аппаратуру вышибет, и я не могу ручаться…
– Мне плевать на твои ручательства, Петрищев! – злобно зашипел главврач. – Ты соображаешь, что со мной сделают, если в моем учреждении склеит ласты масовский чиновник? Ты понимаешь, что меня в порошок сотрут? Но прежде я с тобой разберусь, ты понял? Почему не перевезли в область, почему не отправили…
– Да куда его отправлять? – ныл молодой. – Он же нетранспортабелен!
– Мне плевать! Пусть бы помирал где угодно, но не у меня! Не в моем учреждении!
– Непосредственной опасности нет… состояние стабильное…
– Ну, Петрищев!..
Зеленский этого не слышал. Он был не здесь, не в чистенькой палате районного госпиталя. Зеленский находился в зоне боевых действий – на одной из необъявленных войн, которых никто никогда не вел, но которые унесли тысячи жизней. Больше двадцати лет назад.
Он, еще не рыхлый толстяк, а крепкий молодой человек, сидел в пыльной расселине за тысячи километров от Лихославля. Он не знал о существовании такого города, зато отлично знал, что в сорока метрах от него за камнями сидят такие же, как он, молодые тренированные парни, и им больше всего на свете сейчас хочется всадить в него, Зеленского, пулю. Или две. Или три. Потому что он стоит у них на пути. Потому что он уже прикончил троих их приятелей.
Задача казалась простой – вывести колонну беженцев из опасного района, всего-то пятнадцать километров, даже немного меньше. Так называемые повстанцы уже договорились с так называемым законным правительством о перемирии, государства-наблюдатели присматривали за тем, чтобы условия были соблюдены. Однако кому-то из шишек понадобилось, чтобы конфликт продолжался. Смерть нескольких десятков женщин и детей – вполне подходящий повод развязать новую войну. Акцию поручили наемникам, которым все равно, в кого стрелять.
И наблюдатель Зеленский, приказав женщинам спешить изо всех сил, остался, чтобы задержать исполнителей акции настолько, насколько удастся. «Помощь выслали, – так сообщил руководитель миссии наблюдателей, – держись. Нам нужен мир во что бы то ни стало. Никто из беженцев не должен пострадать».
Он то перебегал, то переползал от укрытия к укрытию, стрелял, старался создать видимость, будто обороняется группа хорошо вооруженных солдат. Минут двадцать ему это удавалось. Но сейчас его зажали в расселине и не давали поднять головы. Игры закончились, а из-под наспех наложенной повязки на бедре сочилась кровь. «Состояние стабильное, – в шутку сказал себе тогда Зеленский, – непосредственной опасности нет».
Получасом позже ухода группы Баргозова в расположении роты техподдержки появился полковник Коростылев. Дежурный офицер провел его в здание научного центра к Делягину и Шартьеву. Федералы сидели в холле и обсуждали последние новости.
Увидев Коростылева, оба вскочили.
– Товарищ полковник! Так вы же…
– Отставить. – Коростылев оглянулся, он ждал, чтобы сопровождавший его лейтенант убрался подальше. – Где Алехин?
– Отбыл с группой научников в Сектор. – Делягин как старший по званию отвечал, Шартьев помалкивал, хотя ему было тяжело сдержаться. – У нас был курьер, вручил приказ о расформировании отдела.
– Я знаю. Почему Алехин ушел в Сектор? Курьер его не застал?
Делягин рассказал о последних событиях: возвращение пропавшего лаборанта, доставленные им сведения, решение Алехина. Полковник слушал, кивал, иногда уточнял детали. Шартьев с Делягиным не могли много рассказать – они не вникали в тонкости, ситуацию знали в самых общих чертах. Коростылев допытывался, стараясь сложить из разрозненных наблюдений картину случившегося. Когда Шартьев назвал фамилию «Свирцев», полковник изменился в лице, резко побледнел и пошатнулся: